Лекция №5
Продолжение лекции
Брейтман Анастасия Викторовна, методист Центра инновационного развития КГАНОУ КЦО г. Хабаровска, кандидат филологических наук
СКЕЛЕТ В ЧЕХОВСКОМ ШКАФУ
или
ЗАЧЕМ МАРИОНЕТКАМ ВИШНЁВЫЙ САД?
Нашему вниманию представлена постановка «Вишнёвого сада» Чехова на итальянском языке. Это знаменитый фрагмент первого действия, где Гаев обращается с речью к шкафу. На сцене Гаев, Раневская, Варя, Симеонов-Пищик, Яша, Лопахин, Фирс, Шарлотта. Интерпретация сцены итальянским режиссёром прежде всего проявляется в цветовом решении: доминирует белый цвет. Белые костюмы действующих лиц, интерьер, пространство. Коляска, костюм Фирса, собака Шарлотты чёрные, что создает контраст белого/чёрного. Белый цвет подчёркивает аристократичность хозяев усадьбы, и в то же время их оторванность от реальности, условность, искусственность мира, в котором они живут. Цветущий белый вишневый цвет говорит о чистоте, свежести, надежде, но в то же время это цвет снега, умирания (недаром утро холодное, с заморозками).
Итальянский режиссёр подчеркивает инфантильность Гаева и Раневской. Они остались избалованными дворянскими детьми, не способными к взрослым решениям. Белый – цвет детских пелёнок. Именно поэтому выспренная речь Гаева, обращенная к шкафу как источнику просвещения, завершатся внезапным вываливанием из него не книг, а старых детских игрушек, которыми Гаев и Раневская, как дети, начинают забавляться (пьют кофе из детской посуды, Раневская дудит в детскую дудочку, гремит игрушечными тарелками, обнимает детскую коляску, Гаев издаёт громкие звуки с помощью бумажки). Движение чёрной детской коляски создаёт трагический эффект, придавая сцене фрейдистский смысл: обнаружение «скелетов в шкафу».
Сидящая на полу, как маленькая девочка, Раневская, с её кукольной мимикой, не способна осознать то, что «вывалилось из шкафа», и поэтому вместе с Гаевым продолжает играть в свои детские игры, а Фирс привычно журит маленьких за нерадивость. Образ Раневской лишен того женского очарования, какое есть у Чехова, и приближен к образу клоунессы с характерной внешней неопрятностью. У Чехова направленность сцены к велеречивости и прекраснодушию русской интеллигенции и дворянства XX в., заблудившихся в собственных речах о добродетели и прогрессе, переосмысливается в психологическом аспекте, с привлечением психоанализа.
Мир русской усадьбы в данной версии предстаёт довольно условно и размыто, превращаясь в некий «кукольный дом». Социально-историческая, национальная, бытовая конкретность русской жизни конца XIX-начала XX в. стирается. Главной же идеей становится идея вездесущей игры – игры в жизнь как круговорота ее ложных ликов. Психологическая объёмность и глубина чеховской истории несколько упрощается, гротескно утрируется, на мой взгляд, слегка теряет лирическую утончённость первоисточника, хотя приобретает вненациональный смысл и оригинальную психологическую выразительность.
Еще романтики в начале 19 века задумывались над дуальностью мира и человека. А под дуальностью понималась многомерность бытия, времени и пространства. В разные эпохи искусство стремилось постичь этот феномен. И сегодня, в эпоху квантовой физики, это так же актуально. У художника-сюрреалиста Рене Магритта и поэта-акмеиста И. Анненского человеческий образ раздваивается.
Анненский пытается постичь двойничество изнутри. Взволнованный, драматический поэтический поток наполнен восклицаньями, повторами. Имеет место частая синтаксическая инверсия, риторическое вопрошание в финале. Лирический субъект эмоционально переживает когнитивный диссонанс нецелостности своего Я. Присутствие двойника рядом с собой ощущается ночью и днём. Тождество и отдельность второго Я создаёт навязчивую «мечту о разлуке» и одновременно страх остаться одному, в неполноте существованья. Это осознание есть болезнь или преимущество?
Если в поэзии встреча с двойником происходила ночью (стихотворения Гейне, Майкова, Анненского), то на картине Магритта видим голубое небо, день. Раздвоенность человека передана условно и безэмоционально. Занавес создаёт эффект театральности, сквозь него просматривается голубое небо по контуру человека в цилиндре. Человек в цилиндре – социальная личность. В первой половине безличная чёрная личность выделяется на фоне голубого неба с плывущими по нему облаками. «Что есть человек?», — как будто спрашивает художник, иронически улыбаясь? Социальная маска или душа, растворённая во всём? Симметричность двух частей картины, их зеркальность сталкивает сиюминутное и вечное. Ведь в их единстве заключается тайна человеческого бытия.
Стихотворение Б. Пастернака «Гамлет» («Гул затих. Я вышел на подмостки…») рифмуется с картиной Магритта, так как в нем тоже образно раскрывается шекспировская метафора: «мир – театр, а люди в нём актёры». Но, в отличии от Магритта, Пастернак настаивает на полной самоотдаче актёра, исполняющего роль в метафизическом спектакле: «Жизнь прожить не поле перейти!»
