Практика анализа поэтического текста

На даче спят. B саду, до пят
Подветренном, кипят лохмотья.
Как флот в трехъярусном полете,
Деревьев паруса кипят.
Лопатами, как в листопад,
Гребут березы и осины.
На даче спят, укрывши спину,
Как только в раннем детстве спят.

Ревет фагот, гудит набат.
На даче спят под шум без плоти,
Под ровный шум на ровной ноте,
Под ветра яростный надсад.
Льет дождь, он хлынул с час назад.
Кипит деревьев парусина.
Льет дождь. На даче спят два сына,
Как только в раннем детстве спят.

Я просыпаюсь. Я объят
Открывшимся. Я на учете.
Я на земле, где вы живете,
И ваши тополя кипят.
Льет дождь. Да будет так же свят,
Как их невинная лавина…
Но я уж сплю наполовину,
Как только в раннем детстве спят.

Льет дождь. Я вижу сон: я взят
Обратно в ад, где всё в комплоте,
И женщин в детстве мучат тети,
А в браке дети теребят.
Льет дождь. Мне снится: из ребят
Я взят в науку к исполину,
И сплю под шум, месящий глину,
Как только в раннем детстве спят.

Светает. Мглистый банный чад.
Балкон плывет, как на плашкоте.
Как на плотах, кустов щепоти
И в каплях потный тес оград.
(Я видел вас раз пять подряд.)

Спи, быль. Спи жизни ночью длинной.
Усни, баллада, спи, былина,
Как только в раннем детстве спят.

Перед нами баллада-сновидение, завораживающая своим музыкальным звучанием. Жанр баллады восходит к народным плясовым песням, поэтому в них всегда имеется рефрен — повторяющаяся строка, завершающая каждую строфу песни (стихотворения). В стихотворении Пастернака рефрен достигает максимальной степени выразительности, создавая образ сна, из которого невозможно выбраться: «…Льет дождь/ на даче спят два сына,/ как только в раннем детстве спят». Лирический сюжет так и строится: погружение в бездну сна, попытка проснуться и невозможность вырваться из цепких объятий сна.

Баллада написана в 1930 году летом в период дачного отдыха в Переделкино, когда у поэта зарождалось любовное чувство к Зинаиде Нейгауз, жене своего друга, выдающегося пианиста Генриха Нейгауза. Под впечатлением его исполнения одной из баллад Шопена родилось это стихотворение. Звучание романтической музыки Шопена и «музыки» французских баллад слились воедино в сознании поэта, охваченного любовной страстью и предчувствием скорой  развязки любовного треугольника. У Нейгаузов было двое сыновей.

Настроение стихотворения определяется сочетанием смятения, вызванного ночной бурей, и пленением сонного забытья. В первых двух строфах, балладных восьмистишиях, возникает пейзажная зарисовка, подобная бурному романтическому пейзажу с «зашкаливающей» динамикой образов.

…Как флот в трехъярусном полете,

Деревьев паруса кипят.

Лопатами, как в листопад,

Гребут березы и осины.

Целый водоворот сравнений, олицетворений и метафор («паруса деревьев», «деревьев паруса кипят», «паруса кипят как флот», «флот в трехъярусном полете») воспроизводит  мощь и рев ветра, шум ливня и деревьев, переставших быть неподвижными и оживших в неистовом качании. В знаменитой балладе Гете «Лесной царь», переведенной на русский язык Жуковским,  местом действия являлся оживший, полный страшных чудес ночной лес, через который мчится всадник с ребенком на руках.  Всаднику не удалось довести его живым, спасти сына от чар Лесного Духа. Здесь в балладе Пастернака  образ беззащитности спящего ребенка перед лицом ночной стихии говорит о памяти жанра. Пастернак объединяет  традиции  немецкой романтической и французской средневековой  баллады в своей балладе. Бурлящий в ненастьи лес подобен штормовому морю, с которым борется корабль, пытаясь спастись от кораблекрушения.

Кто же лирический герой? Нам бросается в глаза характерная особенность текста — частое, скорее даже концентрированное, употребление личных местоимений первого лица. В третьей строфе местоимение «Я» употребляется 5 раз, в четвертой строфе 3 раза, в пятой строфе 1 раз. Всего 9 раз в стихотворении. Какой художественный эффект это несет? Субъектно-объектная организация текста, согласно размышлениям советского литературоведа О.Б. Кормана — это соотношение кругозоров сознаний, выраженных в тексте. 

Лирический субъект не конкретизирован по возрасту, образу мыслей, роду занятий, убеждениям и ценностям. Только по полу. Следовательно, образ лирического субъекта максимально обобщен. Скорее всего, перед нами архетипическое, сновидческое «Я» человека. Нам позволила сделать такой вывод  неопределенность его взаимоотношений с образами двух сыновей. Кто они ему? Он их отец, сосед или один из них? Неизвестно. Границы между образами  размыты.  Но  родовые связи, детская связь с женским миром оказываются  актуальными. Сон — детство, впечатления детства-сна уносят как «невинная лавина» в мир подсознания.

Льет дождь. Я вижу сон: я взят

Обратно в ад, где всё в комплоте,

И женщин в детстве мучат тети,

А в браке дети теребят.

Третья и четвертая строфы представляют собой кульминацию лирического сюжета. Это попытка выйти из детства-сна, пройти мужскую инициацию, мужское посвящение.

Льет дождь. Мне снится: из ребят

Я взят в науку к исполину,

И сплю под шум, месящий глину,

Как только в раннем детстве спят.

Возникающий образ исполина, Учителя, избравшего себе в ученики лирического героя как  одного из многих, создает мотив избранничества. Ассоциативно всплывают в сознании образы Петра Великого, создателя русского флота, или самого библейского Бога-Создателя, сотворившего человека из глины. Именно у таких наставников должен был пройти школу лирический герой. Но, что парадоксально, пробуждения не свершается, попытка инициации заканчивается новым погружением в сон. Идея невозможности пробуждения определяется не только кульминацией лирического сюжета (3 и 4 строфа), но и его развязкой, финалом стихотворения. В пятой строфе  образ утра свидетельствует о ложном пробуждении: «Светает. Мглистый банный чад».  Замечание в скобках в последней строке строфы манифестирует продолжение сна и еще более сгустившуюся замутненность сознания лирического субъекта.

Светает. Мглистый банный чад.

Балкон плывет, как на плашкоте.

Как на плотах, кустов щепоти

И в каплях потный тес оград.

(Я видел вас раз пять подряд.)

Актуализация личного местоимения «Я» в третьей строфе постепенно идет на спад в четвертой и пятой строфах, и окончательно нивелируется в пятой строфе фразой, заключающей «Я» в скобки как что-то вторичное и несущественное. Архетипичный, сновидческий характер лирического «Я» подчеркивается и соотношением с местоимениями второго лица «вы». В третьей строфе «Я» противопоставляется «вам», живущим на земле, «вашим тополям».

Я просыпаюсь. Я объят

Открывшимся. Я на учете.

Я на земле, где вы живете,

И ваши тополя кипят.

А в пятой строфе это противопоставление исчезает  внутри незначительного замечания, обрамленного  скобками: «Я видел вас раз пять подряд». Таким образом готовое проснуться «Я» снова свергается в родовое лоно подсознательного, что композиционно отражается в убаюкивании последних сток, как будто пришедших из колыбельной песни: «Спи быль./ Спи жизни ночью длинной./ Усни, баллада, спи, былина…» В завершении французских средневековых баллад всегда помещалось обращение к адресату, так называемый envoi. У Пастернака этим  обращением оказывается сам жанр баллады, причем не один, а в совокупности с былью и былиной. Именно балладу, быль и былину поэт убаюкивает колыбельной  в финале своего стихотворения.

Чтобы постигнуть идею данного стихотворения, к которой мы уже приблизились в ходе анализа, необходимо обратиться к особенностям его образной структуры и звуковой формы (звуковой организации). Особенность поэтической структуры и секрет музыкальности стихотворения  заключается в обилии повторов. Повторы звуковые (повторение звуков, звукосочетаний), лексические (слова), морфологических (формы слова), синтаксических ( словосочетания, предложения) образуют изысканное «кружево» поэтической формы.

Ревет фагот, гудит набат.

На даче спят под шум без плоти,

Под ровный шум на ровной ноте,

Под ветра яростный надсад.

Льет дождь, он хлынул с час назад.

Кипит деревьев парусина.

Льет дождь. На даче спят два сына,

Как только в раннем детстве спят.

Рефрены и опоясывающая рифма с элементами внутренней рифмы («спят» во второй строке строфы) усиливают звуковую повторяемость. «Ревет фагот, гудит набат» — синтаксический повтор, повтор синтаксической конструкции. «Под шум», «под ровный шум», «под ветра яростный  надсад» — морфологический повтор, повтор формы слова (существительное в винительном падеже с предлогом под). «Льет дождь» — анафора (единоначалие) и синтаксический повтор. Звуковой повтор представлен рядом ассонансов в первых четырех строках. Концентрация открытых, протяжных «а» и «о», реже «у», в сочетании с  более закрытыми, мягкими «е» и «и» образует на звуковом уровне конфликт между натиском стихии и детской незащищенностью. Совокупность многих видов повторов в одном восьмистишии создает необыкновенную смысловую концентрацию поэтического текста.

Стихотворение написано четырехстопным ямбом. Этот динамичный  размер привычен для баллад. Стоит обратить внимание на большое количество спондеев в третьей строфе. Спондей — это лишний ударный слог в стопе, говорящий о смысловом акценте. (Здесь ударный слог обозначен восклицательным знаком, безударный дефисом). Спондеи приходятся на кульминацию лирического сюжета, когда возникает возможность его мужского, личностного становления — инициации. Лишний ударный слог приходится на местоимение первого лица «Я».

! !/-!/-!/-! /

— ! /- !/!!/-!/

Обратим внимание на аллитерацию в звуковом ряде финальных строк «баллада, быль, былина». Этот ряд  составлен не на смысловом сближении жанров, а на звуковом подобии их названий, самих слов. Здесь кроется отгадка идеи стихотворения, целостного художественного замысла поэта, его понимание жанра баллады.  Для Пастернака баллада — это  музыка, это больше чем жанр. Именно поэтому баллада втягивает в себя, казалось бы, не похожие на себя быль и былину.  Баллада становится метафорой самого творчества, символом самого искусства, корни которого уходят в глубину подсознания, в  детские впечатления, в  невинную веру в чудесное. Там родина и колыбель подлинной поэзии. Возможно, художник может состояться как подлинный мастер, не разрывая уз с материнским лоном Детства и Фантазии.